ЧАСТЬ IV. ВОСПИТАНИЕ СЕРДЦА
Глава 1. Красота
Мы узнали, как восстановить гармонию в неуравновешенных сердцах, как оживить чёрствые сердца и излечить сердца раненые.
Теперь посмотрим, как воспитать своё сердце, как пробудить в себе благородные чувства, сильные и зрелые.
В процессе воспитания сердца необходима встреча с красотой, величием, любовью, свободой и милосердием. Не менее важен опыт боли и страдания.
Для Платона всё прекрасное или доброе в мире – лишь отражение архетипа, божественного идеала, недостижимого на земле. Опыт переживания красоты более всего способен освободить нас от земных оков и приобщить к совершенному миру.
Платон пишет, что при созерцании красоты, мы испытываем ностальгию по другому, идеальному миру. Красота напоминает о данном нам обещании – обещании счастья, которое выше того, что могут предложить нам земные удовольствия. «Экстазис», вызванный красотой, окрыляет нас.
Красота в лицах, в природе, в искусстве… Шедевры мировой культуры (книги, картины, песни, фильмы) вызывают в нас необычные эмоциональные переживания. Эйфория, вызванная чудом, разрушает стены ленивого комфорта и разбивает узы привычного спокойствия. Такие произведения раскрывают нам величие человека, призывают нас к творческой и самоотверженной жизни.
Посмотрим на картину Песнь жаворонка Жюля Бретона. Молодая крестьянка, услышав песню жаворонка, на мгновение прерывает свою работу. Девушка, как ни странно, поражена и восхищена красотой песни, которую она слышит каждый день. Для неё обыденность – это уже чудо. Из-за горизонта встаёт солнце и, как птичья песня, говорит нам, что всё есть дар, и что ничего нет само собой разумеющегося. Свободное сердце девушки мгновенно откликается на зов красоты. Она с удивительной силой произносит «Да!»
Песнь жаворонка не может оставить нас равнодушными. Мы просто не можем не откликнуться. Я прекрасно понимаю, почему американский актёр Билл Мюррей, переживая болезненный дебют в 1970-е годы в Чикаго, увидев эту картину, отказался от самоубийства.
Бог говорит с нами через красоту. Он хочет, чтобы мы свободно и радостно преображались в ней.
Природа, литература, живопись, музыка, кино – вот инструменты, которые использует Бог, чтобы пробудить в нас возвышенные чувства. Бог говорит с каждым из нас на языке, который нам понятен, и в час, когда мы можем Его услышать. Такие посещения, если мы серьёзно к ним относимся, расширяют и подкрепляют наше сердце.
Смиренное сердце не боится красоты: сердце доверяет красоте, находит в ней пищу для жизни и силы для взлёта.
Сергей Булгаков, русский философ и богослов, рассказывает, как на рубеже XIX и XX веков, будучи на тот момент членом общества «легальных марксистов», пережил необыкновенную встречу при виде Сикстинской Мадонны Рафаэля в Дрезденской художественной галерее.
«Проездом спешим осенним туманным утром, по долгу туристов, посетить Цвингер со знаменитой его галереей. Моя осведомлённость в искусстве была совершенно ничтожна, и вряд ли я хорошо знал, что меня ждёт в галерее. И там мне глянули в душу очи Царицы Небесной, грядущей на облаках с Предвечным Младенцем. В них была безмерная сила чистоты и прозорливой жертвенности, – знание страдания и готовности на вольное страдание, и та же вещая жертвенность виделась в недетски мудрых очах Младенца. Они знают, что ждёт их, на что они обречены, и вольно грядут Себя отдать, совершить волю Пославшего: Она “принять орудие в сердце”, Он – Голгофу (…). Я не помнил себя, голова у меня кружилась, из глаз текли радостные и вместе горькие слёзы, а с ними на сердце таял лёд, и разрешался какой‑то жизненный узел. Это не было эстетическое волнение, нет, то была встреча, новое знание, чудо (…). Я (тогда марксист) невольно называл это созерцание “молитвой” и всякое утро, стремясь попасть в Цвингер, пока никого ещё там не было, бежал туда, пред лицо Мадонны, “молиться” и плакать, и немного найдётся в жизни мгновений, которые были бы блаженнее этих слез (…). Сикстинская Богоматерь в Дрездене, Сама Ты коснулась моего сердца, и затрепетало оно от Твоего зова». [1]
Как пишет Булгаков, то была не эстетическая, а религиозная эмоция. Но именно через эстетическое соприкосновение свершилось чудо, произошла встреча. Во встревоженном и в то же время безмятежном лике Мадонны Булгаков узнал смысл своего существования. Его холодное сердце растворилось в горячих слезах сокрушённости и благодарности.
Когда через 26 лет – в 1924 году – у Булгакова появится возможность снова увидеть рафаэлевскую Мадонну, она будет ему почти противна. Такого типа разочарование крайне полезно: оно, как ни странно, свидетельствует о подлинности чуда, о подлинности встречи. С нами говорит не картина, не книга, не музыка. С нами говорит Бог. Эстетика – только инструмент. Если шедевр сегодня нам уже ничего не говорит – это не значит, что встреча, которую Бог позволил нам в своё время пережить – всего лишь продукт нашего сознания. Напротив, это, скорее всего, знак подлинности посещения.
Впрочем, Бог нередко использует один и тот же инструмент, одно и то же эстетическое чудо, чтобы затронуть сердца множества людей.
Возможно, именно шедевр Рафаэля побудил Ф. М. Достоевского вложить в уста князя Мышкина слова: «Красота спасет мир»[2]. Сикстинская Мадонна – такая земная и такая духовная – так или иначе присутствует в большинстве произведений русского писателя. В Бесах она становится универсальным символом красоты, на который плюют нигилисты.
Красота – неоспоримая данность. Красота осязаема, она «плоть» истины и добра, она самое непосредственное выражение истины и добра. Можно сомневаться во всём, кроме красоты. Красота не подчиняется релятивизму и агностицизму. В мире, где сомнение считается высшей ценностью, красота – якорь спасения.
ПРАКТИЧЕСКИЕ СОВЕТЫ
Начни с простого: создай красоту там, где ты живёшь, работаешь, отдыхаешь. Красота – это гармония, достоинство, чистота. Красота совместима с бедностью, но она не совместима с грязью, неряшливостью, дурным вкусом. Создай вокруг себя атмосферу, напоминающую о высших ценностях истины и добра. Пусть твои друзья найдут там тепло, достоинство, вдохновение.
[1] С. Н. Булгаков, Свет невечерний.
[2] Ф. М. Достоевский, Идиот. Часть III, глава V.
